Аскар Сейсенбаев: Путь в науку

27.03.2014 | просмотров: 3 149

В Семипалатинский медицинский институт я поступил в 1972 году. Как и все постепенно преодолевал непременно возникающие трудности в жизни студента медицинского вуза, будь это конфликт с преподавателем, или «запах формалина» , «цикл Кребса» или диктатура деканата. Летом выезжал на стройки в составе студенческого строительного отряда «Stress». Хорошо учился. С огромным энтузиазмом осваивал человеческую анатомию, гистологию и физиологию. Особое уважение всегда испытывал к преподавателям, обладающим искрометным юмором, широтой натуры. Постепенно понял, что шутки и анекдоты в медицинской сфере это особый шарм, который позволяет заполнить мир медиков благородством. Вот почему среди них немало литераторов и композиторов.

С четвертого курса начал работать медбратом в ЦГБ и «скорой помощи». Многое увидел и часто жалел, что пошел в медицину. Не раз принимал больных с болезнью крови, которых привозили из определенного региона и затем отправляли в засекреченный госпиталь. Мне тогда казалось, что врачи «все делают наобум». Уже значительно позже я прочитал «Записки врача» Викентия Вересаева и многое понял о профессии врача. Это удивительная книга, практически документальная, честная и справедливая. О врачах, медицинском образовании, экспериментах над людьми, врачебных ошибках. Он честен перед другими, потому что рассказывает не только о чужих, но и своих ошибках, своём страхе перед больными, своём стыде за незнание и неумение помочь. Вересаев рассказывает о том, в чём кроются ошибки медицинского образования, о его оторванности от реальных проблем больного человека, о голодных годах, когда он, юный доктор, окончивший институт и понявший, что ему недостаточно практики, работал бесплатно в клиниках, чтобы научиться спасать людей. Все случаи, которые приводит Вересаев в качестве иллюстраций реальны, и понемногу понимаешь, как мало изменилась медицина с того далёкого 1903 года, когда была создана книга.Врач вынужден учится всю жизнь. Человек — это не конкретная модель какой-то болезни, а существо всегда непредсказуемое. Тем более, если ты сам тоже осознаешь себя человеком. Другое дело наши «братья меньшие», на них можно изучать некое составляющее болезни.

Первым, кто чуть приоткрыл завесу тайны науки для меня, был Салават Оразович Тапбергенов, доцент кафедры биохимии. Он научил меня работать с лабораторной посудой. При этом я на всю жизнь запомнил всю важность этого процесса. Чувствовать себя алхимиком, исследователем, что могло быть тогда значимее для меня, хотя ощущение жизни было рядом. Молодость, увлечения — я занимался музыкой, играл в ансамбле «Лаула» на клавишных.

Первое свое студенческое научное сообщение я сделал на научном кружке кафедры биохимии по простагландинам. Удивительно, что спустя много лет я встретился с профессором Джоном Вейном, который получил Нобелевскую премию по объяснению механизма действия аспирина. Это сейчас мы знаем, что нестероидный противовоспалительный препарат действует через простагландины. Кроме того мы имеем представление о том, чем вызваны побочные эффекты этой терапии. У каждой специальности своя библия. Для биохимика ею является книга крупного американского биохимика А. Ленинджера «Основы биохимии», главной задачей которой является объединение молекулярной логики биологических систем, позволяющей понять основы функционирования живых организмов. Долгое время она была моей настольной книгой.

Проходя интернатуру, я вел часы по биохимии. Там меня и заметил профессор Е.В.Бененсон, заведующий кафедрой госпитальной терапии. В это время весь мир охватила новая волна иммунологической науки, клеточной и гуморальной. На смену Мечниковской эре этой науки и иммунологических принципов Абелева. Все начали заниматься иммунологией. В институте конкурировали две иммунологические школы — Белозеровская и школа Бененсона. Е.С.Белозеров возглавлял кафедру инфекционных болезней. Поскольку они представляли разные клинические дисциплины, то эта конкуренция была полезной для обеих сторон, мы учились друг у друга. Через некоторое время к нам на кафедру перешел с инфекционных болезней Болат Сагандыков. Будучи старшим лаборантом кафедры, я практически был руководителем ревматологической иммунологической лаборатории. Очень скоро я овладел всеми иммунологическими лабораторными методами, которые были необходимы для работы. Затем обучил наших ассистентов, занятых в научном процессе. Бененсон говорил на кафедральных заседаниях: «Клиника и учебный процесс важнее, наука после шести». К примеру, ассистент С. Т. Сытдыков выполнял методику Штеффена-Бененсона для определения аутоантител в сыворотке, мы готовили для него кровь, а он после своей учебно-клинической работы приступал к лабораторному процессу. Таким образом, все соискатели были привлечены в той или иной мере в лабораторный процесс. Удивительно талантливым человеком был Болат Сагандыков, в последующем защитивший докторскую диссертацию по клинической ревматологии. Мы с ним много чего наизобретали, получая от этого истинное наслаждение. Оставались по несколько ночей в лаборатории, когда не получалась методика, нещадно беря кровь друг у друга. Спали посменно. Эти пресловутые Т-супрессоры и хелперы снились мне по ночам. Мы были награждены медалями « Изобретатель СССР». С нами работала его супруга Сагадат , она занималась иммунофлюоресценцией. Мы еще тогда определяли антитела к ДНК и и антинуклеарные антитела, хотя в Казахстане только сейчас пытаются налаживать методы иммунофлюоресценции в клинических лабораториях. Однажды в поезде я, заметив плохое настроение Болата, предложил ему посмотреть часы нашего попутчика, которые встали. Вмиг изменилось настроение у моего друга. До пункта назначения доехали в нормальном расположении духа. Часы затикали. Очень интересной была наша методика определения цитопатического действия лимфоцитов. Я всерьез увлекся культурой лимфоцитов. Мы сделали у себя инвертированный микроскоп, чтобы наблюдать клеточные культуры, постоянно находились в контакте с сотрудниками областной вирусологической лаборатории. Все эти навыки потом пригодились мне в Москве в лаборатории гибридомной технологии, где получали моноклональные антитела. Для определения синтезированных культурой лимфоцитов иммуноглобулинов мы использовали методику их выделения в полиакриламидном геле с последующей авторадиографией меченых белков. Мы пытались моделировать иммунофармакологические эффекты различных препаратов в культуре лимфоцитов. Результаты наших исследований печатались в ведущих биомедицинских журналах советской эпохи. Эти статьи и сейчас можно найти в интернете и ссылки на них соответственно.

Работа с экспериментальными животными требует отдельного разговора. Но и эти навыки я приобрел в стенах Семипалатинского медицинского института. Потом в Москве при работе над докторской диссертацией уже мог спокойно работать с инбредными линейными мышами.

Счастлив, что наиболее интенсивное занятие наукой выпало на мои молодые годы, поэтому и сейчас я открыт к новым научным веянием, которые всегда возвращают меня вновь в годы моего научного становления, возвращают в Семипалатинск, в свой родной AlmaMater. Помнится, однажды один из соискателей пришел к профессору Е.В.Бененсону с требованием поторопиться с защитой его диссертации. В ответ Ефим Владимирович молча нарисовал схематично гору и указав на картинке две линии, короткую от середины основания к вершине и длинную от края, сказал, указывая на пологую линию: «До вершины можно добраться только таким путем». Таков путь в науке, другой не бывает, именно такая дорога приносит путнику удовлетворение и счастье.

Уже в зрелом возрасте в США я прошел обучение по международному научному менеджменту. Сейчас постоянно сотрудничаю с некоторыми из визитинг-профессоров, которые сопричастны к моей научной деятельности. Как редактор научного журнала хорошо разбираюсь в вопросах современного научного редактирования. Другое время, казалось бы, но мы в чем-то определенно подтянулись, а в чем-то другом отстаем от духа советского времени по отношению к науке. Да, это «временное пробуксовывание». Но мы должны делать все, чтобы вернуть обществу «очарование науки». И это лежит не в плоскости заработной платы или дифференцированной оплаты, а касается глобального вопроса о статусе Казахстанской Науки. А чем , в свою очередь, определяется такой статус? Тем самым научным окружением, когда ученый чувствует свою сопричастность к происходящему процессу, когда он не оторван от цели и задач своего исследования, но в то же время не является банальным «винтиком» в некоем конвейере научной мысли.

Любая профессия имеет свою научную основу. Наука сейчас находит применение во всех сферах жизни. Современная медицина это поток инновационных идей и разработок, которые постоянно внедряются в практическую сферу, будь это хирургия, акушерство-гинекология или терапия. Искусство лечить это наука и ремесло. Современной медицине нужны современные ремесленники. А исследователи это товар исключительный и штучный. Ими рождаются. Иначе тяжело было бы грызть гранит науки. Но и в науке нужна удача, свежий ветер, вздувающий паруса и помогающий кораблю плыть по бескрайним морским просторам.